Рискованный маршрут.
(Байки любителя приключений)
Дети его выросли и жили самостоятельно. Жёны - непонятно, почему - разбежались. Оставшись в квартире один после смерти матери, он стал частенько прихварывать. И пришла зима, когда он не вылезал из больничных листов и палат. Мысль о том, что жизнь его стремительно приближается к своему завершению, превратилась в убеждённость. Лет ему, правда, было не так уж и много - пятьдесят с хвостиком.
В молодости с первых студенческих лет его увлечением стал спортивный туризм, подаривший возможность и огромное счастье повидать от края до края свою тогда ещё не разделённую страну. В начале девяностых перестройка лишила его любимой работы и привычного заработка, лишила и увлечения: ни времени, ни средств на походы не хватало.
Теперь, когда здоровье стало покидать его, он решил в последний раз, пока держат ноги, увидеть края, где когда-то был счастлив. Перебирая пройденные маршруты, снова и снова возвращался мыслью к Саянам. Когда-то эти не очень высокие, погружённые в дремучую тайгу горы очаровали его первозданной дикостью, удалённостью от людского жилья. Всего пара посёлков в предгорьях, и никаких дорог. Именно их отсутствие уберегло Саяны от участи Алтая с его бизнесом на туризме.
Проникают туда либо конными тропами, либо по горным рекам моторными лодками, либо вертолётом. Иногда крепкие группы уходят в горы из окраинных посёлков загруженные всем необходимым для сплава, чтобы, завершая поход, выбраться к людям по воде.
В родном турклубе он узнал, что авиаторы воздушной охраны лесов забрасывали небольшие группы в саянский хребет Токольские Белки. Ему указали туристов, которые и в этом году собираются тем же способом попасть в район Лисьего озера. Присоединиться к ним не удалось. Найти попутчиков не получалось: былые друзья - товарищи сажали морковку или нянчили внуков. Не сразу, не легко далось решение идти одному невзирая на трудность и опасности такого предприятия.
Во время походных сборов в большей комнате квартиры некуда было ступить. В один угол складывалось крупное - палатка, топор, котелки, верёвка с карабинами. В другой - аптечка, ремонтный набор, карты, компас, нож, спички. Посредине лежала еда, одежда, спальный мешок и ещё куча всяких мелких, и не очень, предметов, от которых в одиночном походе может и судьба зависеть. Вещей набиралось много.
Наконец, огромный рюкзак и экспедиционный мешок, набитые до отказа, улеглись на перроне Ярославского вокзала. Провожали дети, они так и не сумели его отговорить от не сулившей ничего хорошего затеи. Прощаясь, он вручил им карту с описанием возможных вариантов маршрута, рассчитанного на месяц. Предполагалось, что вертолёт высадит его в районе Лисьего озера, ещё лучше - в верховьях реки Алзамай. Лучше потому, что в мечтах было подобраться как можно ближе к сказочно красивой саянской вершине - Главному Пику. Пятнадцать лет назад с хребта над рекой Кагул в дымке на горизонте он открылся ему могучим столбом - останцем. Но в группе под его началом были одни дети, и двигаться с ними дальше, вглубь Саян, становилось небезопасно. Теперь он отвечает только за себя самого. Достигнув вершины, выберется на Кагул, а там всего неделя пути до тофаларского посёлка, и тропа знакома.
Самым главным было договориться с авиаторами. Понимая, что совершенно незнакомому человеку они откажут, он просил уезжавшую неделей раньше группу - ту, к которой не удалось примкнуть - предупредить о нём.
Трое суток поезд "Москва - Хабаровск" вёз его на восток. Увиденное за окном оставалось в памяти, вызывая то восхищение, то боль и возмущение, но он не давал воли чувствам, стараясь сохранить душевные силы для предстоящего. Доехав автобусом от станции до нужного посёлка, он перетащил свой неподъёмный груз за его черту к бывшему аэродрому, где базировались лесные пожарники. Вид заброшенного лётного поля, огромного, пустого, зарастающего травой, рядом с которым жалкой оранжевой стрекозой казался вертолёт, - опять вызвал тяжёлое чувство от запустения и разорения страны. Справа поле обступал лес, слева стоял большой деревянный дом, в котором располагался отряд.
К нему вышел сторож, поведавший, что в выходные дни (было воскресенье) на базе никого не бывает. Он поделился со сторожем своими надеждами, и тот невозмутимо ответил, что ничего не знает ни о туристах, ни о забросках, и что вообще - они такими делами не занимаются. Хотя на всякий случай посоветовал поговорить с начальством.
Чтобы дождаться начальства, надо было где-то переночевать, и он собрался поставить палатку в лесу, рядом с лётным полем. Сторож отговорил его, предложив комнату в доме. Комнатой оказался бывший Красный Уголок, в котором теперь стоял бильярдный стол. Лёжа в спальном мешке на этом столе, он перебирал в памяти слова сторожа. Почему тот ничего не слышал о забросках туристов?
Утром на своих потрёпанных легковушках из посёлка приехало руководство и ещё несколько пожарников. Поговорить с начальником долго не удавалось. Суровым, озабоченным видом он давал понять, что весь в делах. Проходил мимо, не обращая внимания на незнакомца. Обслуживание туристов не входило в обязанности охранников леса. Этим они подрабатывали на жизнь в тяжёлые времена, когда нищенские зарплаты выплачивались нерегулярно.
Ближе к полудню разговор, наконец, состоялся.
- О чём Вы говорите, какие туристы?
- Но ведь неделю назад Вы забрасывали школьников. Разве их руководитель не предупредил обо мне?
Начальник смягчился.
- Пока ничего не обещаю. Вертолёт на приколе, горючего мало. Если будет оказия - подбросим.
- Ну, так я подожду?
- Ждите.
Через пару дней в отряде уже все знали, что безумца, собравшегося в одиночку ходить по Саянам, зовут Павлом. Сторож признался, что поначалу принял его за инспектора из Красноярска. Ненавязчиво все - и десантники, и парашютисты - пытались отговорить его от шальной авантюры. Но в ответ он только улыбался. Последнюю попытку предпринял Лёша Овсянников, когда вечером пятого дня они допивали у костра прихваченный из Москвы "Royal".
- Послушай, Пашка. Ты хоть в тайге и бывал, но всё равно человек городской. Всего, что может встретиться, не представляешь. Какие люди - не чета тебе - в ней пропадали! Не хотел тебе рассказывать, но раз такой дурак, слушай.
Два года назад у нас в посёлке случай был. Охотник-промысловик летом на мясную охоту пошёл. Конечно, браконьерскую; но семью кормить надо. Время, сам знаешь, какое. Сказал, где будет охотиться, обещал через два дня вернуться. К сроку не пришёл. Жена по друзьям и знакомым побежала, на поиски звать. Отправились мы вчетвером. На второй день нашли труп, мхом и ветками забросанный. Ветки убрали - мне худо стало: полголовы у мужика медведица снесла. Карабин рядом валялся, все патроны на месте: даже выстрелить не успел.
Обычно медведь летом на человека не пойдёт. Но если, не дай бог, окажешься между медвежатами и матерью, тебе несдобровать. Медведица нападёт без предупреждения... Нашли и её, неподалёку ходила. И три медвежонка при ней - представляешь? Втрое и опаснее такой зверь. Медведицу убили, а детёныши на верхушки стрелой взлетели. Оставить их в лесу - пропадут, очень малы. Стали стрелять, чтобы пулями подломить стволики под медвежатами. Двое попадали на землю, мы их в мешки закатали. Под третьего наш Молодой не даёт стрелять, просит ему оставить. А заряд-то у него картечь; две картечины в ствол, одна - в медвежонка, наповал...
Помолчав, рассказчик добавил:
- Делай выводы, Павел.
Москвич смотрел на мужиков виноватыми глазами. Давно никто так близко к сердцу не принимал его судьбу. Но что-то подсказывало ему: не пропадёт, хватит сноровки и опыта.
- Назад уж я так и так не поеду.
- Ну, оставайся у нас. В сентябре сезон для пожарников кончится, возьму тебя на свой участок соболевать. Какая тайга у меня в вершине Пено! Кедрачи густые, озёра, водопады.
- Спасибо, Лёша! В сентябре мне надо возвращаться.
- Тогда иди! - раздосадованно махнул рукой Алексей.
После недельного ожидания вертолёт, наконец, взял его на борт, и счастливый, он разглядывал в иллюминатор сначала равнинную тайгу, а затем и появившиеся вскоре сопки, освещённые склоняющимся к западу солнцем. Между тем впереди стали появляться облака. На подлёте к горам экипаж забеспокоился: с юго-запада неумолимо надвигались тучи. А когда взору открылось Лисьье озеро, его южную половину хлестал дождь. Машина круто повернула к востоку, в широкую долину Алзамая. Второй пилот торопливо повернулся, и сквозь рёв моторов Павел расслышал:
- Тебе ведь к Главному? Тут есть подходящий ключик, тебе как раз по дороге будет. ( Не раз ему вспомнятся эти добрые, душевные слова!)
От скалы до скалы долина в нескольких местах была уже перехвачена облаками, и бесстрашный МИ-2 на десяток секунд окунался в сплошное молоко. Пронизывал его - и тогда снова становились видны теснившие долину горы. На стекле кабины появились капли дождя. Но за тридцать лет службы пилоту Виктору Васильевичу Грузинцеву уже случалось попадать в переделки. Сделав два пристрелочных круга, машина опустилась в галечное русло ручья. Павел выпрыгнул и принял свои вещи из рук второго пилота. Не глушивший двигателей вертолёт взмыл и скрылся в облачной мути. Моросил дождик. Он огляделся, отыскивая место для лагеря. Тайги вблизи не было, но отдельные кедры виднелись на взгорке. Сквозь мокрые кусты и высокую траву Павел полез к ним. Переносить груз пришлось в две ходки. Поставив возле кедров палатку, скинул промокшую насквозь одежду и забился в спальный мешок. В этом лагере он намечал провести несколько дней, чтобы акклиматизироваться и съесть как можно больше продуктов: жировые запасы, в отличие от тяжёлого рюкзака, не обременяют путешественника.
Не спалось: тревога и напряжение, появившиеся ещё при заходе вертолёта на посадку, не проходили. Радости он не испытывал; донимала неотступная мысль о том, что на сто вёрст вокруг дикие горы и ни души. Ты же хотел этого? Значит, всё по плану.
Утром, переждав дождь, он развёл костёр, посушил одежду, поел, не ощущая вкуса еды. Низкая облачность лежала на Саянах, закрывая окружавшие его хребты. Были видны только их подножия, и узнать местность, сориентироваться не удавалось. Зато вспомнилось:
"Здесь сопки в воздухе висят,
По пояс скрытые в тумане."
- Где вы теперь, Игорь Жданов, Саша Дулов ?...
Довольно широкий ручей в месте высадки трудно было вслед за пилотом назвать "ключиком". Это тревожило Павла. Первая мысль: высадили всё же в верховье Алзамая, а ключик впадает где-то поблизости. Во второй половине дня в облаках появились разрывы. Непродолжительная разведка вверх по речке ничего не дала - ни ключика, ни перевала на юг, к Главной Вершине. Пройти подальше по густо заросшему кустарником берегу было трудно, поджимало и время.
Погода наутро выдалась хорошей. На этот раз прошёлся вниз по течению, и через пару часов выбрался на стрелку с подошедшей слева долиной. На карте в этом месте действительно обозначен крупный приток Алзамая. Точку их слияния мешал разглядеть густой лес. Но Павел почему-то твёрдо уверился, что базируется на Алзамае, а ключик надо искать выше по течению. К повеселевшему путнику вечером вернулся аппетит. Планы назавтра: идти вверх по речке и непременно достичь ключика с перевалом. И хватит гулять налегке. Завтра он понесёт меньшую, на первый раз, половину груза и оставит под перевалом.
На следующий день он двинулся к верховьям Алзамая, чтобы достичь перевала, по которому намечался маршрут. Хотелось взойти на этот перевал и с его высоты взглянуть на предстоящий путь, а заодно отнести туда часть вещей - как говорят туристы, сделать заброску. Судя по карте, идти надо было часа три. Но и после четырёх часов ходьбы перевала как не бывало. Повесив на кедр груз в мешке, он решил возвратиться в лагерь. Перевал откладывался на завтра, а в голове снова поселилась тревога.
Четвёртый день был таким же ярким и безоблачным, как и предыдущий. Встав пораньше, он отправился своим вчерашним следом на поиски перевала. Позади остался кедр с заброской, вот уже и речка превратилась в узкий ручеёк, и близкими стали горы, замыкающие её исток. Но никакого понижения в них по-прежнему не видно. А ведь перевал в истоке хорошо известен, через него проходили экспедиции. Выходит, это не Алзамай! Оказаться непонятно где - в его положении это было тяжёлым ударом. В палатке при свете фонаря, в который раз, но теперь уже критически рассматривая карту, он обратил внимание на соседнюю с Алзамаем долину. Всё сходилось: полное отсутствие перевалов из неё, маловодье речки, скудость тайги. Вот она, его долина! А на стрелке, где он стоял позавчера, подошедший слева крупный приток и есть Алзамай. Вместе с открытием пришла яростная злость на "корифеев неба". Что им промашка в десяток километров, да ещё в сторону, противоположную его цели! Но теперь за работу. Завтра же снимет с кедра заброску и перекочует в "настоящий" Алзамай.
Испытания, однако, для него ещё не кончились. Спозаранку, миновав зону леса, он продирался сквозь густые заросли кустарников. Одинокий кедр с мешком на нижнем суку виднелся вдалеке, за ручьём. Встречный ветерок холодил разгорячённое лицо. Уже не первый день его окружала величественная в своём спокойствии и неподвижности природа. Лишь тонкий, отдалённый звон падающих со скал струй нарушал тишину. И тут боковое зрение отметило быстрое движение какого-то крупного предмета. Он повернулся вправо и метрах в двадцати от себя увидел мохнатую бурую спину то появляющуюся, то снова ныряющую в заросли. А рядом мелькали спинки медвежат. Семейство дружно улепётывало во все лопатки. Павел остановился и с гордым сознанием - он царь природы! - смотрел им вслед. Преодолев метров пятьдесят кустарника, медведица выбежала на покрытую невысокой травой полянку и развернулась к пришельцу. Поднявшись на задние лапы, ужасающе грозно рыкнула и прыгнула в его сторону. Кусты сомкнулись над ней, но последовал второй прыжок и ... В голове пронеслось: деревьев нет, ручей мелкий. Пропал!
В момент опасности люди ведут себя двояко. Либо, собрав все силы, бросаются ей навстречу, либо сникают и покоряются судьбе. В голове у Павла вдруг стало пусто - пусто. Ноги сами по себе повернули и понесли его прочь от зверя. Но саянские заросли - не подмосковный орешник. Скорость его отчаянного отступления примерно равнялась километру в час, и остатком сознания он понимал это. Оставалось гадать, что он сперва почувствует: её хриплое дыхание или вонь из пасти. Мелькала мысль: "За что? Я же их не тронул!" Выложив последние силы, он замер. Почему медведица медлит? С трудом повернул окаменевшую шею...
По ярко-зелёному крутому склону вверх, уже вдалеке от него бежали два маленьких пушистых медвежонка, а за ними степенно продвигалась двухметровая мамаша. Незваного гостя она пугнула от души!
Павел потихоньку пришёл в себя, отёр пот с лица. Медведь - не медведь, а заброску надо снять. Мигом добрался до кедра, рванул узел верёвки и подхватил мешок. Обратно ноги несли его, как по воздуху. День был в разгаре, испуг прошёл - надо было жить дальше. Сегодня он ещё успеет добраться до Алзамая и пойдёт не налегке. Проходя мимо лагеря, на радостях загрузил рюкзак до предела. На стрелке он в нерешительности задержался. Очень хотелось спуститься к обретённому, наконец, Алзамаю, взглянуть на его мощное, должно быть, течение. Дело шло к вечеру, он заколебался - успеет ли вернуться? Но вспомнив ошибку первой разведки этого места, ринулся вниз по лесному косогору. Река не обманула его ожиданий: широкой лентой неслась она петлями по просторной долине. Его речка - жалкая струйка в сравнении с ней. Мешок с продуктами - на пихту, скорее домой! В сумерках, едва различая дорогу, добрался он до палатки.
С этого дня появилась уверенность и азарт первооткрывателя - те ощущения, за которыми он и отправился сюда. Вперёд! Каждый день открывал ему новые дали. Саяны прекрасны всегда, а на волне душевного подъёма они видятся просто великолепными. Перевал следовал за перевалом, броды то по колено, то по грудь - давались легко, ясные и жаркие денёчки лишь ненадолго омрачались налетавшими грозами. Такая погода - большая редкость в этих краях, и он уверился в том, что саянский бог к нему благосклонен.
Дней через десять Павел оказался в пределах досягаемости от Главной Вершины. Всего два дня пути к его подножию, столько же назад - он мог себе это позволить. Продуктов в обрез, он уже затягивает пояс потуже. Да пусть хоть ползком выберется он к единственному в предгорьях Саян посёлку, конечной точке путешествия! А не взглянуть хотя бы на знаменитую вершину немыслимо.
Двух дней, однако, не хватило. Утром третьего дня он наткнулся на охотничью избушку, про которую слышал, но не надеялся найти. На скамье в дальнем углу стоял фанерный ящик. Внутри, на бумаге лежали жалкие остатки вермишели, перемешанные с мышиным помётом. "Наверное, хозяин не обидится, если я ей попользуюсь?" Он осторожно вынул бумагу, положил на стол и вытряхнул остатки из ящика. "Теперь стакан, а то и больше наберётся!". Работа по отделению "зёрен от плевел" закипела. Говорят, что предвкушение удовольствия приносит больше радости, чем оно само, и он упивался счастьем, стараясь не обронить ни одной съедобной крупицы. Вспомнилась притча о крошках, пересказанная со слов амурского охотника биологом Пармузиным.
"Охотник остарел, и впервые его сын уходит на пушной промысел один.
- Что принести тебе, отец, из тайги?
- Крошек, сынок. Тех, что со стола сметать будешь.
Вернулся молодец нескоро, но с богатой добычей. А крошек не принёс.
- Прости, отец. Вишь, как получилось: не было, считай, белки и месяц, и другой. Подъел все запасы, пора уходить. И тут проходная белка валом пошла! Только стреляй! За неделю добыл, сколько за год иной не добыть. Не взыщи, отец - пришлось мне припасённые для тебя крошки съесть.
- Не беда, сынок. В другой раз принесёшь."
Восхитительный вкус той вермишели он помнит до сих пор. Не только сил добавилось Павлу. Сам от себя прятал он дотоле мысль о восхождении, а теперь был готов решиться на это.
Весь день его путь шёл только вверх, по лесистым долинам и отрогам пика. Палатку приютили последние кедры, невесть каким чудом выжившие на голых крутых склонах, открытых всем ветрам. Будильник зазвонил в половине четвёртого утра. Костра не разводил, поел всухомятку и разведанной с вечера дорогой двинулся сквозь осыпанные росой кусты. Заросли сменились простором альпийских лугов, а затем и пятнами снежников. Рассвело. Южную половину неба закрывал мощный хребет - некогда Святого Иннокентия, а теперь переименованный в честь первого в здешних местах геолога. Но вот солнце поднялось и над скалами. Начался крутой, но не сложный подъём на северное ребро пика. - Что же, правильный маршрут подсказали ему давние отчёты прекрасной поры массового советского туризма.
Всё! Дальше одни скалы, они пугают крутизной, но и в них - он помнил - должен найтись проход. Для серьёзного лазания его безотказные, надёжные сапоги не годились. Оставленные на серой осыпи, они вполне могли потеряться, если бы не подарок пожарника Толи Шевчука - яркий вытяжной парашют. Лоскут накрыл и обозначил оранжевым цветком кучку ненужных теперь вещей.
Он твёрдо помнил: к вершине выводит скальная полка. Но где она? Громада вершинной башни испещрена трещинами и уступами. Первая попытка оборвалась через несколько шагов. "Полочка" сошла на нет, под ногами разверзлась пустота. Другая полка оказалась длиннее и вывела его на западное ребро пика, откуда к вершине тянулись, увы, сплошные отвесы.
Только теперь Павел, действовавший в каком-то угаре, работавший без передышки много часов, наконец опомнился. Нельзя желать невозможного! Саянами и судьбой ему подарены упоение красотой и восторг преодоления, чудесные дни и недели в диком краю. Будь благодарен и доволен тем, что уже твоё. Он осторожно примостился на краю обрыва, достал печенье и фотоаппарат.
Идти обратно по полке было легко. Он приободрился и затеял взглянуть на знаменитую северную стену Главного. Всего-то и надо осыпями подняться ещё немного, доверху отрога, и перегнувшись через край, полюбоваться. Картина, открывшаяся перед ним, всецело оправдывала название вершины. Он то садился, то вскакивал и даже ложился на край отрога, не в силах насмотреться. Теперь спешить было некуда. Не потому ли его неторопливый взгляд остановился на странной цепочке как бы следов на осыпи, у самых его ног? Ну, какой может быть след на серых голых камнях? - А вот был. И тянулся по отрогу к скалам вершинной башни.
До сих пор Павел не может понять свою находку иначе, чем самый щедрый, главный подарок Саян. Дрожа от возбуждения, он бросился по едва угадывавшемуся следу. Там, где осыпь утыкалась в скалу, открылась ещё одна полка! Эта не кончалась, но метров через сорок скрывалась за выступом скалы. Выступ не давал прижаться к стене, отклониться подальше от пустоты справа, куда страшно было глядеть. Ноги тоже едва помещались на сузившемся и наклонившемся к пропасти уступе. Не решаясь шагнуть вперёд, Павел лихорадочно оглядывался. Прямо перед ним торчал в трещине альпинистский крюк. Пятна ржавчины говорили о его возрасте. - Да, в прежние времена сюда добирались только самые подготовленные туристы. И никаких одиночек, непременно - группой, чтобы вот в такой жутковатый момент страховать друг друга.
Осторожность и трезвый расчёт, необходимейшие качества в одиночном маршруте отступили перед опьянением близостью цели, и он шагнул. "Правило трёх точек, трёх точек ..." - проносилось в голове. Зацепки для высоко поднятых рук нашлись, удалось сделать шаг, другой. Не дыша, он "просочился" сквозь узкое место. Полка расширилась, круто взяла вверх, и вот он, край скалы, за которым лишь небо. Макушка Главной Вершины - это плоская снежная шапка. На скальной кромке пирамидка триангуляционного знака. Вокруг беспредельные дали, вздыбившиеся хребты, провалы долин. Горизонт теряется в дымке огромных расстояний.
Исполнившуюся мечту Павел вписал восторженными словами в тетрадь восходителей, надёжно спрятанную от непогоды в полый бюстик Ильича. Вчитался - было в предыдущие записи, и тут налетела туча с дождём! Еле одолев на подъёме сухую скалу, он живо представил её мокрой и скользкой и заторопился.
Всё же предусмотрительность не покинула его на подъёме: в том месте, где из-под обрыва он вылез на снег, краснел сигнальный лоскут. Вниз, вниз! Спускаем ногу, перехватываемся руками, ещё раз ... Дальше зацепок не оказалось. Ёкнуло сердце. Ошибся! - Как же так? Где нитка лаза, которым он поднялся? Вернулся наверх, руки дрожат, но надо, надо что-то делать! Вторая попытка увела его несколько дальше. Однако на скале начались такие участки, где он точно не был, слишком рискованные места.
Дождь сыпал с неба. Под ногами у Павла - снег и лёд шапки Главного. Не от холода, однако, била его крупная дрожь. Панику, настоящую панику сдерживал он изо всех сил. Не найдёт спуск - через пару часов откажут замёрзшие руки, а ночь точно не пережить. Плащ и свитер остались внизу. Каким отчаянно далёким огоньком светился оранжевый парашют у подножия скалы! Сцепив прыгающие челюсти, он в третий раз вышел со снега на скальный обрыв. "Выше - непроход ... Ниже только что был... Пробуем сюда ..."
То ли дуракам везёт, то ли "Саяны благосклонны к самым горячим своим почитателям", как напишет он потом в Сети. Сперва попался вроде бы знакомый уступ, затем узнал обломок под ногами. Опасную узость пролетел, как на крыльях, а около вещей просто лёг на мокрые камни. Долгий путь вниз он шёл затем без отдыха, как автомат, словно боясь остановиться. Не чувствовал усталости, голода, не замечал, что кончился дождь. Похоже, полчаса страха и борьбы с собой на скале опустошили его. Радость, ликование пришли только в палатке, к которой он вернулся через тринадцать часов.
Пошла пятая неделя одиночества, когда странник, исхудалый и обросший, на рационе, состоящем наполовину из грибов, вышел на свой след пятнадцатилетней давности. Когда-то здесь была самая дальняя стоянка на маршруте необычной группы: под его началом было девять детей 8 - 15 лет. Значит, за поворотом Чёртов мост через каньон Большой Мульты. Как весело сновали ребята по его широкому, надёжному настилу! Но ничто не вечно под луной, тем более - под сибирскими ливнями и снегами. Он оторопел, увидев охапку берёзовых и осиновых жердей, кое-как брошеных над каменной щелью. Идти по такому мосту - смертельный номер. Пришлось спуститься к устью реки в поисках брода. Здесь Мульта, усыпанная большими и малыми валунами, с шумом и пеной заливала их на бешеной скорости, вливаясь в ещё более мощный, готовый унести даже коня Кагул. Идти вброд оказалось ещё страшнее, чем по жердям. Он решил попробовать пройти по ним сначала налегке. При каждом шаге тонкие жерди слегка покачивались над семиметровой пропастью, на дне которой клокотала изумительного бирюзового цвета вода. Её глухой подземный гул слышался ещё на подходах к каньону. Мост оказался довольно крепким, он вернулся за рюкзаком. Теперь задача была посложнее.
В двух - трёх местах жерди поперёк были скреплены ёлочками, к концу лета засохшими и осыпавшимися. В разные стороны торчали обломанные сучочки. За один из них он и зацепился, покачнулся, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Но, слава богу, удержался. На той стороне каньона силы снова, как под пиком, оставили его. Повалился на траву и лежал, тихо радуясь победе. Да, конец грозным сюрпризам. Ведь когда-то сюда добрались пионеры и даже один октябрёнок. Остаток пути до Верхней Гутары казался сейчас совершенно простым, наградой за трудности, оставленные позади.
К вечеру небо затянуло низкими тучами, ночью по палатке застучал дождь. Уже рассвело, а он не кончался и не кончался. А чего ещё ждать в горах осенью? Подумалось: "Могу я хоть раз позволить себе денёк отдыха? - Дорога к жилью теперь открыта". И позволил. Отоспался, съел треть жалкого остатка продуктов, дал отдых заболевшей в суставе ноге. Днём дождь прервался всего на час - другой и зарядил с новым усердием. Тем приятнее было Павлу проснуться среди ночи в звонкой тишине. Монотонного стука дождя не было! "Правильная тактика приносит плоды, - довольно отметил он. - Вот и погода даёт добро!"
Поспал снова досыта. Вылезать из спального мешка почему-то не хотелось. - А куда спешить? Ведь путь открыт, и небо ясно. Расстегнул молнию входа и ... обомлел.
Тайга была укрыта пушистым снегом, и на палатку бесшумно ложились крупные хлопья. - На палатку и на тропу! Которой, впрочем, уже не было видно. В тайге ещё различишь коридор вьючной тропы, отвоёванный у леса поколениями охотников. Но на полянах ... А впереди не просто луговины, а Улюнский перевал, где от леса до леса четыре километра зарослей кустарника, курумов и пустошей. Там навалило много больше, чем здесь, под пологом кедров и пихт. Что такое перелезать хребет без тропы, по колено в снегу, он мог себе представить и заранее ужасался. А белые хлопья всё сыпались с неба, и конца густому снегопаду не предвиделось.
Какой костёр, какой завтрак? Руки дрожали, когда он сворачивал палатку. Быстрее вверх, к перевалу! Лишний час промедления может отрезать его от людей. Не навсегда ли? Долина Малой Мульты от перевала круто падает к Кагулу, и у него ушёл целый день отчаянной гонки вверх прежде, чем он добрался до верховий. Было к чему стремиться: пятнадцать лет назад там, чуть в стороне от тропы стояла комфортабельная изба. Её срубили для охотничьих вылазок районного - и выше - начальства. Рядом ручей и альпийский луг, на который садился вертолёт гостей.
Вечерело, когда на подламывающихся ногах он добрался до "вертолётной поляны". Снегопад так и не прекращался ни на минуту. Вот знакомый ручей - перейти его и сто метров лесом ... Избы на прежнем месте не было! На земле валялись гнилые брёвна. Замёрзший, измученный Павел пришёл в отчаяние. Даже развести костёр в насквозь мокрой тайге он, пожалуй, не смог бы теперь.
Ещё раз огляделся, надеясь на чудо. Тропинка, по которой он свернул с конной тропы, вела от развалин куда-то дальше, в заросли. Эти проклятые кусты весь день осыпали его снегом, вымочив до нитки! Но терять было нечего, и втянув голову в плечи, он нырнул в них. Открылась ещё одна поляна у ручья, а у самой кромки воды избушка. Маленькая, невзрачная и запущенная, но с трубой на крыше. На дрова сил уже не хватало. Обязательная растопка под нарами помогла разжечь печурку. По-прежнему мокра одежда и гудят ноги, но вдохнув тёплый воздух, Павел приободрился. Уже в сумерках последним усилием приволок с лесного косогора три сушинки в руку толщиной. Тепла к утру не осталось, но одежда подсохла.
Выручившую его избушонку собрал охотник из брёвен не то горевшей, не то развалившейся избы, заброшенной высокопоставленным начальством в лихую годину перехода к демократии. Вечером он не обратил внимания на стоящую неподалёку баньку, дверь которой была надёжно закрыта - неслыханое дело! - на висячий замок. Раньше такого в тайге не бывало. Потом, в Гутаре, выяснилось, что хозяин избы Дмитрий Васюков пошёл на это, устав от начавшихся с перестройкой постоянных грабежей. Добрая половина гутарских охотников заходила на промысел через Улюнский перевал. На ночлег останавливались в избе, и не раз Дмитрий недосчитывался своих припасов.
От частых посещений нижняя петля оторвалась от двери, закрыть которую стало довольно трудно. Похоже, хозяину надоело прибирать за незваными гостями. И они ему вежливо попеняли - печным угольком на двери:
"Митя
твою мать
почини дверь".
Наутро Павел был внутренне готов к отчаянному штурму перевала. Через полтора часа тайга отступила, осталась ниже. В хребте высоко впереди открылся проход. И тут началось хождение вслепую. На открытом месте снежное одеяло везде одинаково и коварно. Под ним скрыты и острые камни, и ямки - ловушки для ноги, и даже не замёрзшая пока вода. От тропы же не остаётся и следа. А на пути резкие взлёты, косогоры, шкуродёры - кусты. Когда охотники в конце сентября пойдут здесь на промысел, снега будет не в пример больше. Зато их собаки чутьём без труда различат летнюю тропу под толщей снега. Про коней же говорят, что раз пройдя любой дорогой, они запоминают её навсегда.
Ни собачьего чутья, ни лошадиной сообразительности в наличии не было. Пришлось пробиваться напрямик. Память растеряла за пятнадцать лет приметы перевальной тропы, казавшиеся тогда ненужными. Брюки быстро промокли, потекло в сапоги, и когда провалился в ручей, это уже не смогло его огорчить. Он продирался сквозь заросли заснеженного ивняка, падал на шатких обломках камней, неразличимых под снегом. Как он не сломал ноги? Только вперёд! Отдыхать было немыслимо: казалось, что на карту поставлена жизнь. Успеть засветло до первых кедров за седловиной, хотя бы до нескольких сучьев для костра!
Согнутые перевальными ветрами, с узловатыми ветвями и корнями, они открылись внизу на шестом часу пути. Первый кедр Павел миновал, как бы не веря своему спасению, а пониже, впервые увидев серые пятна тропы под особенно густой кроной, опустился на эту землю - да, на землю! - и не сдерживаясь, заплакал. Стесняться было некого. Многовато выпало ему в этом рискованном маршруте.
Не зря говорят, что со слезами приходит облегчение. Путь вниз по Улюну стал возвращением из метельной зимы в тихую и тёплую осень. Вот лес из белого стал серо-зелёным, вот вместо хруста снега под ногами зачавкала вода. Жаль только, что озноб и тревога за предстоящий ночлег не давали Павлу остановиться. А было, чем залюбоваться! Нижние ярусы тайги запестрели лимонными пятнами. Лиственница, главное дерево Тофаларии, несравненно красива осенью, в контрастном обрамлении присыпанных снегом хребтов.
Он почти бежал вниз и сбавил ход только тогда, когда заметил одну за другой сухостойные ёлки. Ночлег был обеспечен. Тут же подумалось о крыше, печке, нарах ... Память подсказывала: впереди должна быть изба оленеводов, новая, даже чуть-чуть не достроенная в те ещё годы. Напрячься?
В сумерках он долго не мог понять: неужели угораздило "промахнуться"? Ведь, вроде, и поляна знакомая - где же изба? На этот раз не было даже гнилых венцов - крепкую, новую, считай, избу полностью разобрали, когда разорённый колхоз съел или продал последнего оленя. Однако в сторонке, у реки, к неописуемой радости Павла снова оказалось скромное жильё промысловика. Ах, если б ещё не голод! Две ложки крупы (без горки!) на ужин... Что будет сниться такой ночью - догадываетесь? Чай, лёгкий, необременительный продукт, запасённый в достатке, выручал бедолагу. Он согревал, бодрил и отвлекал от гастрономических видений.
А вспоминалось среди прочего давнее угощение, выставленное изголодавшимся туристам на кержацкой заимке в верховьях Катуни. Три миски, которые правильнее назвать тазиками, хозяйка доверху наполнила ломтями свежеиспечённого хлеба, простоквашей и мёдом. Ту заимку сперва решили-было проплыть мимо: авария в Щёках и так задержала группу на два дня. Феоктист, глава семейства, призывно махал рукой и что-то кричал, но за шумом шиверы слов было не разобрать. Друзья в ответ жестами показывали: "Некогда!". Миновали избу на крутом берегу и пошли в поворот. Как ни ревела река, но на дробный стук копыт они обернулись. Феоктист верхом догонял плот; впереди, на поворотной косе вскинул ружьё. Видно, добавил он голоса или у струхнувших сплавщиков обострился слух, но расслышали ясно: "Причаливай! Не то продырявлю вашу посудину". И уже мягче добавил сошедшим на берег аргонавтам: "В наших краях мимо людей не проплывают!"
Сибирское гостеприимство - разве забудешь его? Но такова же и вся избяная, глубинная Россия, живущая своим трудом на родной земле.
Победным маршем двигался Павел вниз по долине Улюна. Тропа была набита сотнями прошедших здесь караванов и вела беспрепятственно в посёлок. Далековато, конечно, но что значат два дня после месяца странствий! Сегодня он в последний раз заночует в тайге. К единственному бульонному кубику и щепотке риса очень хотелось что-нибудь добавить. Битый час ползал он вокруг палатки, поставленной на высокой сухой террасе. Место для бивака отличное, но грибы любят влагу, и в котелок попало только пять жалких, сухих сыроежек.
Двенадцатого сентября он увидел пасущихся коней. Тотчас подала голос собака. Раздвинув кусты, он пошёл на лай . На поляне устроен навес, на костре котёл и чайник, на суку упряжь, внизу седло, к дереву прислонены косы. Навстречу ему поднялись двое. На лицах некоторая растерянность: давненько не приходили чужаки со стороны гор. Да и выглядит этот парень страшновато! Но глупая улыбка, расплывшаяся по его лицу, и радостный возглас: "Люди!" - успокоили косарей. Началось братание, рассказы Павла и попытки мужиков вспомнить его давний приезд. По детишкам вспомнили-таки. Похлёбка, которой его кормили, была на редкость пустой, но ничто не могло удивить, а тем более огорчить его. Однако, когда братья Холямоевы стали заваривать сорванную тут же траву и сообщили, что давно уже не пили чая, он насторожился. Тофалары - и без чая? Причина должна быть серьёзной. Половина его "Индийского, в/с" тут же была подарена, а когда из оставшегося он хотел всыпать горсть в чайник, его остановили: "Как, столько сразу?"
К вечеру он вошёл в Гутару и, смущаясь под пристальными взглядами сельчан, спросил про магазин - открыт ли.
- А магазина у нас нет.
- Ну, так прямо в пекарне куплю хлебца?
- Пекарня давно уж не работает.
- Зайду тогда в первый же дом, полбуханки-то продадут?
- Вот это навряд ли. Месяц назад последние макароны на муку мясорубкой прокрутили.
Ожидая неделю самолёта, он видел, как прикуривают от уголька, экономя спички. С какой завистью смотрят на его латаные сапоги. Как идут к соседям попросить до завтра иголку с ниткой. Как страдают зубами, не имея не то, что врача, а и простого анальгина.
Всё, что мог, он оставил в Верхней Гутаре, которую шайка проходимцев, подмявшая под себя страну, отправила "в свободное рыночное плаванье" в сотне таёжных километров от цивилизации. Кончался двадцатый век ...
